Ожидание тянулось, терпение, словно натянутая струна, подбиралось к опасной черте напряжение, после которой все нервы были готовы взорваться, к чертям разрывая разум. Зевран умел ждать, если того требовала работа или любая другая серьезная ситуация, но до случайного и внезапного, но все же желанного, отдыха он был жаден, нетерпелив и голоден.
Поэтому он не мог понять и простить того, кто собирался оставить его без досуга и десерта, и, к тому же, совсем одного. Хорошо хоть, у Ворона был запас вина. Нет, вероятно, кто-то разгласил тайну свидания, и спутник побоялся его имени? Едва ли. Если, конечно, ему не достался случайно антиванец. Мужчина старался не хмуриться на свои мысли, но расклад, такой мрачный и неприятный, чем-то нужно было объяснить. Вполне может быть, что его вероятным спутником стал антиванец, который оказывался в курсе многих дел страны? ...или же ему просто достался или тот, кто предпочитает бестактно опаздывать, или же и вовсе решил не явиться.
От подобных размышлением под винище, Зеврана отвлек звук, обычно вызывающий у него безусловный рефлекс: так неумелый "домушник" или убийца пробирается в дом, не продумав путь проникновения, спотыкаясь о... вазу с розами? Аранай меланхолично поднялся и потянулся к своим вещам. Все тем же спокойным, мягким движением он спрятал за кушаком кинжал, и только потом, все еще плавно, все еще с налетом чего-то улыбчивого, пошел к окну.
Желающий забраться сейчас или упал, - хотя об это свидетельствовал звук, - или же висел за окном. Зевран был склонен ко второму варианту. Столкнувший вазу, - Аранай не мог не полюбоваться на прелесть разлетевшихся по полу осколков и лепестков, - не был профессионалом, и, вероятно, не стал забираться выше или аккуратно спускаться.
Ворон, разумеется, был прав. Подхватив нечто за руку, за волосы, он потянул на себя, встречая на удивление легкой тушкой неудачливого взломщика оконную раму, подоконник, а затем и пол. Грохнув на ковер, аккурат на мокрое после вазы место, все еще со стеклом и цветами, это недоразумение, Зевран как следует его разглядел, насколько это позволяло его освещение, особое и романтическое.
- И кем ты будешь?